Записки охотника: Контора

Бродя осенью с ружьем по полям, охотник добрался до большого села. Он еще издали заметил избу повыше других и решил, что это жилище старосты. Открыв дверь, он увидел несколько столов, заваленных бумагами, два красных шкафа, чернильницы, песочницы, длинные перья. На одном из столов сидел "малый лет двадцати" в сером кафтане, сообщивший, что здесь "главная господская контора". Потом из соседней комнаты явился человек лет пятидесяти, толстый, низкого роста, с "бычьей шеей" и "глазами навыкате".

" — Чего вам угодно?

- Обсушиться.

- Здесь не место.

- Я не знал, что здесь контора; а, впрочем, я готов заплатить".

- После этого толстяк, главный конторщик, как выяснилось позднее, пригласил охотника, (автора "Записок") в третью комнату, отделенную от конторы перегородкой, предложил раздеться и отдохнуть.

" — А нельзя ли чаю со сливками?

- Извольте, сейчас".

Имение принадлежало госпоже Лосняковой.

Охотник подошел к окну. Грязь на улице была страшная. Около господской усадьбы "шныряли девки в полинялых ситцевых платьях; брели по грязи дворовые люди; махала хвостом привязанная лошадь; кудахтали куры; перекликались индейки.

Тот же малый в сером кафтане, конторский дежурный, притащил самовар, чайник, стакан с разбитым блюдечком, горшок сливок… Автор "Записок" стал расспрашивать и выяснил, что в имении есть немец — управляющий, но распоряжается сама барыня, а в конторе сидят шесть человек — главный кассир и конторщики.

" — Ну, что ж, ты хорошо пишешь?"

Малый заулыбался и принес исписанный листок.

" — Вот мое писанье".

" — На четвертушке сероватой бумаги красивым и крупным почерком" было написано:

"Приказ от главной господской домовой ананьевской конторы бурмистру Михайле Викулову, №209.

Приказывается тебе немедленно по получении сего разыскать: кто в прошлую ночь, в пьяном виде и с неприличными песнями, прошел по Аглицкому саду, и гувернантку мадам Энжени француженку разбудил и обеспокоил? И чего сторожа глядели, и кто сторожем в саду сидел? И таковые беспорядки допустил? Обо всем выше прописанном приказывается тебе в подробности разведать и немедленно конторе донести.

Главный конторщик Николай Хвостов".

К приказу была приложена огромная гербовая печать с надписью: "Печать главной господской ананьевской конторы", а внизу стояла приписка: "В точности исполнить. Елена Лоснякова".

" — Это сама барыня приписала, что ли? — спросил я.

- Как же-с, сами: оне всегда сами. А то приказ действовать не может.

- Ну, что ж, вы бурмистру пошлете этот приказ?

- Нет-с, сам придет да прочитает. То есть, ему прочтут; он ведь грамоте у нас не знает… А что-с, прибавил он, ухмыляясь: — ведь хорошо написано-с?

- Хорошо.

- Сочинял-то, признаться, не я. На то Коскенкин мастер.

- Как?.. Разве у вас приказы сперва сочиняются?

- А как же-с? Не прямо же набело писать".

Потом гость пару часов поспал, а проснувшись, услышал тихий разговор в конторе за перегородкой. Толстяк, главный конторщик договаривался о чем-то с неким купцом.

" — Тэк-с, тэк-с, Николай Еремеич, — говорил один голос: — тэк-с. Эвтого нельзя в расчет не принять-с; нельзя-с, точно…

- Уж поверьте мне, Гаврила Антоныч, — возразил голос толстяка: — уж мне ли не знать здешних порядков, сами посудите".

Они долго торговались.

- Так уж и быть, Николай Еремеич, так уж и быть,.. две сереньких и беленькую вашей милости, а там (он кивнул головой на барский двор) шесть с полтиной. По рукам, что ли?

- Четыре сереньких, — отвечал приказчик.

- Экой несговорчивый какой, — пробормотал купец. — Эдак я лучше сам с барыней покончу.

- Как хотите, — отвечал толстяк…

- Ну полно, полно, Николай Еремеич. Уж сейчас и рассердился! Я ведь эфто так сказал.

- Нет, что ж в самом деле…

- Полно же, говорят… Говорят, пошутил. Ну, возьми свои три с половиной, что с тобой будешь делать.

- Четыре бы взять следовало, да я, дурак, поторопился, — проворчал толстяк.

- Так там, в доме-то, шесть половиною-с, Николай Еремеич, — за шесть с половиной хлеб отдается?

- Шесть с половиной, уже сказано.

- Ну так по рукам, Николай Еремеич… Так я, батюшка, Николай Еремеич, теперь пойду к барыне-с… и так уж я и скажу: Николай Еремеич, дескать, за шесть с полтиною-с порешили-с.

- Так и скажите, Гаврила Антоныч.

- А теперь извольте получить.

Купец вручил приказчику небольшую пачку бумаги, которую тот начал разбирать.

Потом приехал Сидор, "мужик огромного роста, лет тридцати, здоровый, краснощекий, с русыми волосами".

" — Что ж, зачем приехал?

- Да слышь, Николай Еремеич, с нас плотников требуют.

- Ну, что ж, нет их у вас, что ли?

- Как им не быть у нас, Николай Еремеич… Да пора-то рабочая, Николай Еремеич.

- Рабочая пора! То-то, вы охотники на чужих работать, а на свою госпожу работать не любите…. Вишь, как вы избаловались. Поди ты!

- Да и то сказать, Николай Еремеич, работы-то всего на неделю будет, а продержат месяц. То материалу не хватит, а то и в сад пошлют дорожки чистить.

- Мало ли чего нет! Сама барыня приказать изволила, так тут нам с тобой рассуждать нечего…

- Наши… мужики… Николай Еремеич… — заговорил наконец Сидор, запинаясь на каждом слове: — приказали вашей милости… вот тут… будет… (он запустил свою ручищу за пазуху армяка и начал вытаскивать оттуда свернутое полотенце с красными разводами).

- Что ты, что ты, дурак, с ума сошел, что ли? — поспешно перебил его толстяк. — Ступай, ступай ко мне в избу,… там спроси жену… она тебе чаю даст, я сейчас приду, ступай". Он, видимо, боялся, что охотник за перегородкой уже проснулся и услышит.

На улице раздались крики: "Купря! Купря!" Явился низенький, тщедушный человек в стареньком сюртуке со связкой дров за плечами. Его сопровождала шумная ватага дворовых, человек пять, все кричали: "Купря!.. В истопники Купрю произвели, в истопники!"

Оказывается, этот Купря, то есть Куприян, — портной; "и хороший портной, у первых мастеров в Москве обучался и на енералов шил". Но барыня приказала… А может быть, Купря еще тем провинился, что не задобрил вовремя контору? Кто знает.

" — А послушай-ка, признайся, Купря, — самодовольно заговорил Николай Еремеич, видимо, распотешенный и разнеженный: — ведь плохо в истопниках-то? Пустое чай, дело вовсе?

- Да что, Николай Еремеич, — заговорил Куприян: — вот вы теперь главным у нас конторщиком, точно; спору в том, точно нету; а ведь и вы под опалой находились, и в мужицкой избе тоже пожили.

- Ты смотри у меня, однако, не забывайся, — с запальчивостью перебил его толстяк: — с тобой, дураком, шутят; тебе бы, дураку, чувствовать следовало и благодарить, что с тобой, дураком, занимаются.

- К слову пришлось, Николай Еремеич, извините…

- То-то же к слову.

Потом толстяк отправился к барыне, шумная ватага удалилась. Остался один дежурный конторщик, но вскоре явился главный кассир, рыжий, с бакенбардами, в старом черном фраке и мягких сапогах. Он похож был на кошку и скорее крался, чем ходил. Вдруг в контору ввалился человек совсем другого порядка: высокого роста, с лицом выразительным и смелым.

" — Нет его здесь? — спросил он, быстро глянув кругом.

- Николай Еремеич у барыни, — отвечал кассир. — Что вам надобно, скажите мне, Павел Андреич: вы мне можете сказать… Вы чего хотите?

- Чего я хочу?… Проучить я его хочу, брюхача негодного, наушника подлого… Я ему дам наушничать!

Павел бросился на стул.

- Что вы, что вы, Павел Андреич? Успокойтесь… Как вам не стыдно? Вы не забудьте, про кого вы говорите, Павел Андреич! — залепетал кассир.

- Про кого? А мне что за дело, что его в главные конторщики пожаловали! Вот нечего сказать, нашли кого пожаловать! Вот уж точно, можно сказать, пустили козла в огород!

- Полноте, полноте, Павел Андреич, полноте! Бросьте это…

- Ну, Лиса Патрикеевна, пошла хвостом вилять!.. А, да вот он и жалует, — прибавил он, взглянув в окно: — легок на помине…

Лицо толстяка сияло удовольствием, но при виде Павла он несколько смутился.

- Здравствуйте, Николай Еремеич, — значительно проговорил Павел, медленно подвигаясь к нему навстречу: — Здравствуйте.

Главный конторщик не отвечал…

- Что ж вы мне не изволите отвечать? — продолжал Павел. — Впрочем, нет… нет, — прибавил он: — эдак не дело; криком да бранью ничего не возьмешь. Нет, вы мне лучше добром скажите, Николай Еремеич, за что вы меня погубить хотите?"

Толстяк притворился непонимающим, но Павел наступал.

" — Ну, за что вы бедной девке жить не даете? Что вам надобно от нее?

- Вы о ком говорите, Павел Андреич? — с притворным изумлением спросил толстяк.

- Эка! Не знаете, небось? Я об Татьяне говорю. Побойтесь Бога, — за что мстите? Стыдитесь: вы человек женатый, дети у вас с меня уже ростом, а я не что другое… Я жениться хочу: я по чести поступаю.

- Чем же я тут виноват, Павел Андреич? Барыня вам жениться не позволяет: её господская воля! Я-то тут что?

- Вы что? А вы с этой старой ведьмой, с ключницей, не стакнулись небось? Небось. Не наушничаете, а? Скажите, не взводите на беззащитную девку всякую небылицу? Небось, не по вашей милости её из прачек в судомойки произвели! И бьют-то её и в затрапезе держат не по вашей милости?.. Стыдитесь, стыдитесь, старый вы человек!…

- Ругайтесь, Павел Андреич, ругайтесь… Долго ли вам придется ругаться-то!

Павел вспыхнул.

- Что? Грозить мне вздумали? — с сердцем заговорил он. — Ты думаешь, я тебя боюсь? Нет, брат, не на того наткнулся, чего мне бояться?.. Я везде себе хлеб сыщу. Вот ты — другое дело. Тебе только здесь и жить, да наушничать, да воровать…

- Ведь вот как зазнался, — перебил его конторщик, который тоже начинал терять терпение: фершель просто фершель, лекаришка пустой; а послушай-ка его, — фу ты какая важная особа!..

- Слушай, Николай Еремеич, — заговорил Павел с отчаянием; — в последний раз тебя прошу… вынудил ты меня — невтерпеж мне становится. Оставь нас в покое, понимаешь?..

Толстяк расходился.

- Я тебя не боюсь, — закричал он; — слышишь ли ты, молокосос! Я и с отцом твоим справился, я и ему рога сломил — тебе пример, смотри!

- Не напоминай мне про отца…
- Вона! Ты что мне за уставщик!
- Говорят тебе, не напоминай!
- А тебе говорят, не забывайся… А девке Татьяне поделом… Погоди, не то ей еще будет!

Павел кинулся вперед с поднятыми руками, конторщик тяжко покатился на пол. Автор "Записок" в тот же день вернулся домой, а через неделю узнал, что госпожа Лоснякова "оставила и Павла и Николая у себя в услуженье, а девку Татьяну сослала: видно, не понадобилась".

В глуши, в имении помещицы — вполне бюрократическое учреждение с доморощенными, примитивными, но по-своему влиятельными чиновниками. Конторщики пишут ненужные бумаги, посредничают, влияют на принятие решений и страшно вредят окружающим, если не получают приличную взятку. В общем, паразитируют и мешают, но, видимо, придают некий вес делам и решениям барыни.

Эта контора — словно прообраз будущих неправедных в большинстве своем учреждений; только вместо полновластной барыни появится потом начальство, и все примет иные, далеко не столь примитивные, патриархальные формы.

Іван Тургенєв
Записки мисливця: Контора (скорочено)